Вадим Рутковский

Облачный атлас

«Звёздный час по местному времени» – спектакль Сойжин Жамбаловой, поставленный в Няганском ТЮЗе по тексту Георгия Николаева, лежащему в основе легендарной перестроечной трагикомедии «Облако-рай»
Няганский «Звёздный час...» был показан на ХХ Фестивале театров малых городов России, прошедшем в Магнитогорске с 29 мая по 5 июня. Официальных наград спектаклю не досталось, что не мешает вашему обозревателю считать эту работу одной из лучших в сезоне 2022/2023.


«Звёздный час...» – это поэма.

В том смысле, в котором Гоголь назвал поэмой «Мёртвые души»; меланхоличный и поэтичный фарс с изрядной толикой вполне узнаваемого абсурда; широкая – даром, что создана для маленькой сцены и рассказывает о маленьких людях – сага про русскую жизнь. Поэма смешная и горькая.


«Звёздный час...» – это песня.

Не в том смысле, что здесь много поют (и задумчивую Анну Герман, и припанкованного барла Веню Д’ркина), а в саундтреке сентиментальная гитара и струнные вариации на тему «Прекрасного далёка» в записи чередуются с джазовыми переборами на пианино вживую. В том, что прозаический текст становится мелодией; и льётся рассказ о Коле-перекати-поле, Коле-герое-поневоле как песня; протяжная, неспешная – но, если что, может и дискотекой обернуться.


Сюжет для многих не новость – знаком по фильму Николай Досталя «Облако-рай», который в 1992-м, через два года после выхода, превратили в спектакль Табакерки «Звёздный час по местному времени» (ставил Машков, играл Миронов, не комментирую – не смотрел). Жил-был себе в населённом пункте, который и на картах вряд ли обозначен (не зря поют у Жамбаловой «пусть говорят, что на нашей планете этого города нет»), приставучий парнишка Коля. Совершенно незначительный человек, слонявшийся от двора к двору, от подъезда к подъезду с разговорами о погоде: по радио дождь обещали, а дождя чё-то нет; забавная такая беспросветность. А однажды сморозил Коля глупость, сболтнул сдуру, от нечего делать, мол, уезжаю, к другу на Дальний Восток – и стал героем; звездой городка; получил свои 24 часа славы, с которыми непонятно, что делать. И ехать некуда; рациональная критика – не придумываю, услышал такую после спектакля – мол, в чём проблема, в тьму-таракани всё равно ничего (кроме, разве что, девушки Наташи) не держит, изучи ж/д расписание да гони куда глаза глядят, не работает.

Это всё равно, что упрекать чеховских трёх сестёр в бездействии: за то время, что грезили «В Москву! В Москву!», давно бы и до Австралии добрались.

Не добрались бы, невозможно – чёрная земля не отпускает; да и не иллюзия ли этот большой свободный мир? И финал спектакля Сойжин Жамбаловой мрачнее, чем в первоисточнике: Коля не уезжает и не остаётся, он исчезает, растворяется в почве-ветоши. Хотя вовсе не про то, что «здесь жизни нет», поставлен этот нежный и красивый спектакль (притом, что на сцене – обшарпанная остановка, доска с объявлениями-обращениями к «товарищам жильцам», деревца в унылых кадках – никаких, короче, открыточных видов; самое же дорогое и красивое, чем владеют здешние девушки – плакат «Титаника»).


Жизнь на сцене увлекает и вовлекает; забавляет и ранит;

с самого начала, когда рвёт сердце аккордеон – затягивают под него не русскую народную, а эстрадный хит конца 1990-х: группа «Руки вверх!», песня «Он тебя целует». Начинает приблатнённый модник Филомеев (Василий Казанцев), перенимает песенную эстафету Федя, папик в кожаном плаще (Юрий Хмызенко), заканчивает же надрывно, при поддержке пацанского хора безымянный Оболтус (Ильнур Мусин; на показанном весной во внеконкурсной программе «Золотой Маски» «Житии Спиридона Расторгуева» он был заглавным шукшинским роковым красавцем). Этот аккордеонный кавер – «а я мучаюсь от боли со своей любовью» – с одной стороны, комедия-прекомедия, с другой – метафизический омут, который крупные режиссёры находят в самой расхожей попсе.


Жизнь на сцене – узнаваемая и по-театральному смешная:

трио крутых парней (Мирон Слюсарь, Ильнур Мусин, Данил Суворков) переодевается в бабок, доставая старушечий шмот из челночных клеенчатых сумок; и невероятные получаются бабки, достовернее настоящих– при всей гротескности приёма.


Коля (выдающаяся роль Ильи Чана) в этом городе, которого нет – один из многих; но и чужой среди своих. Вот выходит к остановке: сапоги резиновые – дороги-то стопроц дохлые, не тротуары, а грязюка; пиджачок, свитерок, шапка-пидорка; такой же, как все; бубнит про дождь и накатывает с соседом водочки «за выходной». Такой же и не такой – задумчивей, мечтательней, страннее; чувствует, как под ногами вращается земля – вместе с домами, деревьями и собакой, поднявшей ногу у забора.

Чувствует космос вокруг.

Не исключено, что пишет стихи. Во всяком случае, знает и грандиозно читает вслух; впервые – на прощальном застолье, перед тем как веселье мягко перейдёт в грустный напев «Посидим, помолчим, не нужны слова, виноваты мы, лишь любовь права». Стихи у Коли, наверное, не великие; коллеги опознали и нашли оригинал, извините, на сайте stihi.ru. Увидишь на мониторе – ухмыльнёшься; а со сцены, в исполнении Чана, звучат доверительно, с обезоруживающей искренностью, по-честному. Можно и одним словом: звучат.


Только не подумайте, что Коля, дескать, поэт, а остальные – неизвестно кто, массовка, коллективное тело. Это третий после «Верблюжонка» и «KOREA_03» спектакль Жамбаловой, который я видел; все – очень разные, но все неподдельно и убедительно гуманистические. И в провожающем народе каждый человек – особенный; просто вышло так, что звёздный час достался Коле; ему выпало собрать двор на пресс-конференцию и получить в подарок чемодан.

При другом расположении звёзд в центре внимания мог оказаться любой, такой же лишний, одинокий, необычный.

Хоть Филипп Маркович (Андрей Ушаков), нескладный функционер с видавшим виды потфельчиком, хоть вот этот парень в куртке Adidas (Мирон Слюсарь), что пытается танцевать техно, когда все квашнёй растекаются под шансон «Сегодня в белом танце кружимся».